Бунт местного значения

Неприятности у крестьянина Евтеева, жителя деревни Юреневой Коломенского уезда, начались с пустяков, о которых из-за их ничтожности никто не вспоминал уже спустя год - последствия же были куда более масштабны…
Сельский волостной суд в феврале 1891-го года приговорил Евтеева за какие-то там проступки к аресту на несколько дней. Отбывать это вполне обычное наказание надлежало в камере при волостном правлении. О приговоре суда Евтееву было объявлено через юреневского сельского старосту, с указанием дня и часа, когда ему следовало явиться для отбытия наказания. Другой бы отсидел, да и ладушки, отдохнул бы от тяжкого труда и забот, получая казённый харч и полёживая на нарах. Но Евтеев приговором остался недоволен, поскольку считал себя невиновным, а в действиях односельчан усматривал элементы заговора против собственной персоны. Он был возмущён, не желал потакать произволу и наотрез отказался подчиниться приговору суда. Напрасно его ждали в волостном правлении - приговорённый Евтеев для отбытия наказания не явился.
Волостные власти проглядели начало бунта и, подумав, что Евтеев попросту пропустил дату по какой-то вполне объяснимой причине - скажем, запил, обратились за помощью к местной полиции в лице господина станового пристава. Тот отреагировал немедленно, приказав уряднику арестовать нерадивого Евтеева и доставить к месту отбытия. Под вечер 14 февраля урядник на казённых лошадях прибыл в Юреневую, остановился у дома старосты и велел ему собрать понятых. Потом вместе со старостой и понятыми он пошёл исполнять приказание, но столкнулся с непредвиденными трудностями. Евтеева уже предупредили, что по его душу приехали, и он заперся в своей избе, отказываясь открывать дверь представителям власти. Те долго стучали, урядник, надсаживаясь, кричал, что приехал арестовать его по приказу станового пристава и все равно исполнит приказ, хотя бы ему для этого придётся сломать дверь. В ответ из-за двери послышалась брань и угрозы: Евтеев кричал, что никого не впустит, а коли кто сам войдёт, тому первому он всадит вилы в бок.
Видя, что проку от уговоров нет никакого, урядник приказал снять дверь с петель, и понятые, не мешкая, приступили к делу. Дверь оказалась подпёртой изнутри, и пока они возились, бунтовщик внутри затих, словно притаился, а когда староста с урядником, державшим наготове шашку, вынутую из ножен, вошли в тёмную избу, на них откуда-то из дальнего угла бросился Евтеев. Про вилы он соврал - вооружён был молотком, который не замедлил пустить в ход, нанеся им несколько ударов по лицу и голове старосты. Тот, обливаясь кровью, повалился на пол, а урядник вступил с буяном в схватку. Евтеев сумел выхватить у него из рук шашку и обломал ей конец, но тут подоспели понятые, и совместными усилиями юрьевского бунтаря обезоружили и скрутили.
Связанного по рукам и ногам буяна кинули в сани и для верности уселись ему на ноги, да так и привезли в волостное правление. Только там, на пороге заждавшейся его арестной камеры Евтеева развязали и наконец-то ввергли в узилище. Однако теперь он в родной кутузке не засиделся - дело-то его из пустякового перешло в разряд опасных: Евтеева обвиняли в вооружённом сопротивлении властям, за что ему предстояло держать ответ перед уголовным судом. На другой день из волостного правления его перевезли в Коломну, и в тамошней городской тюрьме бунтовщик просидел больше года, пока шло следствие и ждали начала судебной сессии. Лишь 24 февраля 1892 года суд над Евтеевым состоялся, но, как показал процесс, время, проведённое в тюрьме, ничуть не пошло ему на пользу. Находясь под следствием, буян не чуточки не поумнел: он отказался признать себя виновным и отрицал факт сопротивления властям. С упорством, достойным лучшего применения, всё твердил о том, что приговор волостного суда ему не объявили, и он понятия не имел ни о том, что должен явиться для отбытия наказания в волостное правление, ни о том, зачем к нему в избу ломятся. Он, де, испугался - думал, что это "какие-то лихие люди, хотят его ограбить". Обвиняющая сторона легко опровергла этот детский лепет показаниями свидетелей, понятых, старосты и других жителей деревни, присутствовавших при аресте Евтеева - все как один показали, что, когда урядник и староста стучались в дверь избы, они несколько раз громко и чётко объявляли ему, что пришли арестовать Евтеева по приговору волостного суда. Конечно же, Евтеева признали виновным и приговорили к отдаче его в арестантское отделение тюрьмы сроком на три года.
Приговор, вынесенный Евтееву, был известен всей округе, но пример этот, что называется, не пошёл впрок. Года не прошло, как снова вспыхнул сельский бунт, на этот раз в селе Федосьино. Там всё дело завертелось из-за недоимок при исполнении повинностей, взыскать которые 13 октября 1893 года прибыл в село Федосьино пристав 1-го стана Коломенского уезда господин Розенберг. Собрав крестьян на сход, пристав зачитал им какие положено бумаги и, как водится, потребовал немедля покрыть недоимки. Но тут его ждала неудача. Может, день был такой, всё ж 13-е число, может, и в самом деле у федосьинских селян тогда ни шиша в карманах не было - только недоимку они покрыть отказались. От лица всего общества господина пристава просили "обождать до следующего базара", на котором они рассчитывали расторговаться продуктами своего натурального хозяйства и выручить суммы, необходимые для погашения долга. Но господин пристав был не лыком шит и знал, что на кабак у крестьян деньги всегда имеются, а на покрытие долгов никогда нету, и посему ждать отказался, потребовав внесения недоимки немедленно, пригрозив в противном случае описать и арестовать имущество должников в счёт недоимки. Но и в этом случае федосьевцы не дрогнули и платить не стали. Тогда Розенберг приказал старосте и сотским пригнать сельское стадо и готовить подводы. Услыхав такие приказы, крестьяне стали расходиться, хотя пристав велел им оставаться на местах, на площади у волостного правления. Пристава никто не послушал, и вскоре разошлись все.
Пристав, видя, что слова его не производят никакого впечатления, решил действовать. Сам Розенберг, сельский староста, старшины и сотские отправились по дворам должников, и первым они пришли к крестьянину Горину, самому крупному из недоимщиков. Вслед за приставом и должностными лицами двинулась толпа селян, которой командовал местный житель Иван Огольцов. Заметив толпу, пристав Розенберг обнажил шашку и несколько раз останавливался и помахивал оружием, грозя толпе. Когда пристав, староста и остальные дошли-таки до двора Горина и вошли в избу, федосьевцы обложили дом со всех сторон. Пристав распорядился начать опись и складывать в горнице предметы, отмеченные в списке. Когда работа была в самом разгаре, с улицы в избу Гориных ворвались несколько человек, кричавших: "Грабители приехали грабить! Вон его! Горин, не будь дураком, не отдавай одежду! Запирай грабителей в холодную!" При этом братья Николай и Фёдор Щипковы напали на пристава - Николай схватил его за руки, а Фёдор звезданул Розенбергу по скуле кулаком. Когда за пристава попытались вступиться староста и старшины, досталось и им, Николай двинул одному в бок, другому по шее, раскидал заступников, и братья потащили пристава на улицу. Неизвестно, чем бы дело кончилось, но тут возле толпы у дома Горина остановилась городская пролётка, в которой сидел земский доктор, ничего не знавший о происходившем в Федосьине. Врач стал спрашивать крестьян: есть ли больные? чем болеют дети? нет ли повальных болезней? Крестьяне стали ему отвечать, отвлеклись, и, воспользовавшись этим случаем, пристава вывели из толпы, и он поспешил укрыться в волостном правлении. Заметив эту ретираду, крестьяне бросились в след с криками: "Возьмём его на ура!", и Розенберг поспешил уехать из села, так и не арестовав описанного имущества и не собрав недоимок. Обо всём случившемся он доложил начальству и написал протокол, который стал поводом для начала следствия.
Расследование показало, что толпой, напавшей на пристава Розенберга, руководили братья Огольцовы: председатель волостного суда Иван Огольцов, его братья Матвей и Пётр. Им активно помогали Фёдор Шинков и братья Щипковы, причинившие приставу оскорбления действием. Всю эту компанию отдали под суд, и дело было рассмотрено 23 мая 1894 года в Уголовном департаменте Московской судебной палаты. На суде присутствовали товарищ (заместитель) коломенского городского головы господин Щепкин и волостной староста Романов. В отличие от буйного упрямца Евтеева, федосьевцы дело повели хитро, показания давали столь ловко, что виновными признали только двух братьев Щипковых, непосредственно бивших пристава, - им дали по три месяца тюрьмы каждому, а всех остальных оправдали.
Позже такие стихийные бунты советские учёные в своих исследованиях любили называть "крестьянскими выступлениями против царизма", выводя из них пример "всенародного недовольства" и предзнаменование грядущей революции, дальними отголосками которой они якобы были. Сколь это верно, судите сами, но 30-ю годами позже и за куда как меньшие проступки против "родной народной власти" сыновей и внуков тех же самых крестьян высылали на веки вечные в холодные тундры, а то и просто приговаривали "к высшей мере социальной защиты", как тогда красиво величали смертную казнь. До этого "проклятые царские сатрапы" додуматься даже не могли, за что многие нынешние причастные к политике очень им пеняют, считая такой гуманизм проявлением "слабости власти". Либерализма царской полиции и судов очень не одобряют эти господа (или товарищи, поди, разбери их…). Требуя в очередной раз "закрутить гайки", они как-то забывают примерить лагерный клифт и "высшую меру" на самих себя, рассчитывая, что это именно они будут "закручивать" и "приводить в исполнение", а их-то "не за что будет". Они плохо знают историю своего отечества: у нас только начни, потом уже не остановишь, и тот, кто начинал, сам уж не рад будет.

Валерий ЯРХО